Дальнейшее запомнилось смутно. Лунина, усадив в коляску мотоцикла, с ветерком доставили прямиком на Огарева, где гордые патрульные передали его из рук в руки какому-то важному полковнику. Тот отвел Келюса в большой кабинет с портретом Железного Феликса в полный рост, куда вскоре набежала дюжина офицеров, и Николаю пришлось долго рассказывать о своих злоключениях. Лунин описал обстоятельства ареста на Головинском со всеми подробностями, равно и странную базу за Окружной, но о причинах случившегося не проронил ни звука. Кажется, это всех устроило. Николаю сообщили, что виновник его незаконного ареста полковник Курбяко (вероятно, тот самый щекастый) исчез, и его ищут. Правда, об этом было сказано таким тоном, что Лунин понял – искать щекастого станут долго.
Потом в кабинете появился угрюмый Фрол, буркнувший: «Привет, Француз». Лунина и дхара пригласили пройти вниз, где посадили в черную «волгу» и повезли куда-то в центр. Келюс надеялся оказаться дома, но их высадили у большого двухэтажного особняка, где уже толпились журналисты, тут же ослепившие Келюса блеском фотовспышек. От интервью Лунин отказался и быстро прошел, сопровождаемый Фролом и милицейскими чинами, на второй этаж. Там их встретила возбужденная толпа, бросившаяся к Николаю с поздравлениями и расспросами. Лунин не без удивления узнал Калерию Стародомскую, запомнившуюся ему еще по избирательной компании, и двух-трех демократов калибром поменьше. Здесь же присутствовал Мик, неузнаваемый в новом изящном костюме и модных очках в золотой «профессорской» оправе.
Келюс долго благодарил за помощь, охотно подтвердил родившуюся на ходу версию о том, что похитители, узнав, что их имена известны (опять прозвучала фамилия Курбяко), вынуждены были отпустить пленника под напором требований возмущенной демократической общественности. Затем все выпили кофе, и Николай наконец-то получил возможность передохнуть. Приятели уселись в потрепанные «Жигули», принадлежавшие, как выяснилось, все тому же Мику, и поехали в Дом на Набережной.
– Че, сильно били, Француз? – тихо поинтересовался дхар, когда машина уже въезжала во двор. – Вид у тебя, елы…
– Не-а, – вяло покачал головой Лунин. – Не били. Наркотики…
– Во гады!
В квартире оказалось неожиданно много народу. Там была Кора, заметно пришедшая в себя после их встречи на Головинском, художница Лида, глядевшая на Келюса с плохо скрытым восхищением, мрачный Корф и неизвестный молодой человек в цивильном.
После первой бури восторгов Корф решительно провел Лунина в кабинет. Вслед за ними проследовал и «цивильный».
– Понял, – кивнул Лунин, когда ему было предъявлено удостоверение в красной обложке с гербом.
– Извините, Николай, – виновато вздохнул барон. – Я бы ничего не сообщил им, но речь шла о вашей жизни…
– Николай Андреевич! – перехватил инициативу «цивильный», оказавшийся капитаном госбезопасности. – Позвольте выразить сочувствие и возмущение фактом беззакония, которое было допущено по отношению к вам. Наверное, вы уже поняли, что наши структуры не имели к этому никакого отношения.
Лунин без всякой охоты кивнул.
– Господин Корф может подтвердить, что мы старались помочь, чем могли. Нам удалось узнать имена похитителей, и, может быть, поэтому вас оставили в живых.
Келюс принял без спора и эту версию.
– Более того, мы намекнули тем, кто так интересовался вами, что в случае вашей гибели некие договоренности будут считаться расторгнутыми…
– Спасибо.
В искренность людей из Большого Дома Лунин не верил, но неблагодарным быть не хотел.
– Мы люди бессердечные и меркантильные, – улыбнулся «цивильный». – Услуга за услугу, Николай Андреевич… Они нашли скантр?
– Нет, – нахмурился Келюс, – не достали. Но они, похоже, узнали все, что мне известно. Дали какой-то наркотик…
– Бестии! – не выдержал Корф. Гэбэшник сочувственно покачал головой:
– Был налет на Головинское. Там нашли несколько трупов… Очень странных. Фраучи пропал…
– Он у них. Тоже… очень странный, бином…
– Так-так, – гэбэшник задумался. – На прощанье позвольте совет, Николай Андреевич: немедленно уезжайте из Столицы. Это – единственное, что гарантирует вам относительную безопасность. О Михаиле Модестовиче мы позаботимся…
– Ага, – неопределенно ответил Келюс, после чего гэбэшник откланялся.
– Не знаю… – после паузы заметил Корф. – Может, мне стоило молчать? Но эти негодяи могли вас прикончить…
– Все правильно, бином! – подбодрил полковника Лунин. – Значит, Михаил, и вас арестовали?
– На самой Лубянке был! – с гордостью сообщил барон. – В кабинете господина Дзержинского. В чекистском буфете «мокко» кушал!
Потом как-то сник, понурился.
– Мы рассказали Михаилу… Мику… о Коре. Он даже почернел, бедняга. Ну, и обо всем прочем, в том числе о скантре…
– Мик – молодец! – улыбнулся Лунин.
– Еще бы! – вскинулся Корф. – Горжусь! Он тут весь город поднял, на митингах не хуже господина Троцкого выступать изволил! Только, Николай, про себя я ему ничего не рассказывал. Рано мне как-то в прадедушки, ведь еще и тридцати-то нет… То есть не было, конечно.
И барон сокрушено вздохнул.
Вечером, когда Фрол отправился провожать Лиду, а полковник беседовал с Корой в гостиной, Мик, державшийся все это время в стороне, подошел к Келюсу.
– Николай Андреевич…
– Николай, – поправил Лунин. – Или Келюс. Как угодно, бином, но не по отчеству.
– Ага! Келюс – это полный атас.
– Как? – поразился Николай.
– Атас, – охотно повторил Мик. – Ну… Клево, в смысле. Понимаете, Келюс, мне все рассказали про ваши, то есть наши, дела. Сурово! И вот я думаю – я ведь физик и мог бы… Насчет скантра.