Око Силы. Третья трилогия. 1991–1992 годы - Страница 86

– Они передавали такие же данные красным? – понял Келюс. – Но зачем?

– Нас исследовали, – бледно улыбнулся Тургул. – Посылали запросы о состоянии экономики, финансов, о транспорте, еще о чем-то… О войне не спрашивали – тут и так все ясно. Мы отвечали – что оставалось делать? Ну, красных тоже, так сказать, рентгенировали. А Михаил Модестович все это раскрыл.

– Михаил говорил, что он просто курьер!

– Разумеется, – генерал закурил очередную папиросу. – А что же, по-вашему, он должен был вам сказать? Я, отважный разведчик, полковник Корф, первым проник в злодейские замыслы жидо-большевистской банды и понял, что господина главнокомандующего, равно как и все Особое Совещание, водят за нос? И что помогать нам никто и не думает – просто ставят эксперимент на нас и красных одновременно – на предмет приемлемости капитализма среди наших родных осин? Второй канал обслуживает не только Харьков, где сейчас, то есть в августе 19-го, мы, но и Столицу, где нынче красные. Что Корф должен был сделать? Или прорваться обратно – или просто уничтожить скантр и обрубить Канал…

– Но ведь сейчас у вас, как я понял, есть свой собственный Канал, – удивился Николай, – и вы можете устанавливать любые нужные вам связи.

– В общем-то, любые. Золотой запас России пока еще у Адмирала. Тайн военных открывать не буду, но вы, наверное, и так кое-что поняли. В двадцать восемь лет мозги господина Тернема работают не хуже, чем в сто, смею вас уверить. Ну, а теперь, сударь вы мой, беретесь ли вы по-прежнему утверждать, что наша война кончится в ноябре 20-го?

– Межвременные войны, бином, – пробурчал Лунин, которому эта идея чрезвычайно не понравилась. – Интертемпоральные…

– Звучит страшно… Однако вернемся к моему менторству. Все, что вы тут вытворяете – ваше внутреннее дело. Но скантр – это же ваше оружие! Если правительство – любое, но ваше правительство – потеряет его, вы понимаете, что будет?

Келюс не ответил. Вопрос, заданный самоуверенным и весьма осведомленным генералом заставил вспомнить растерянного и затравленного Корфа, не имевшего представления, какая в державе валюта. Да, за последние недели в Добровольческой армии многое изменилось! Но Тургул был не совсем прав. Скантр – не просто оружие, иначе все было бы слишком просто. И Николаю почему вспомнилась странная карта из серой папки…

– Извините, ради Бога, господин Лунин, – негромко проговорил Тургул. – Я, кажется, поступил крайне неразумно, затеяв этот неуместный диспут. Да, явно неуместный и, судя по всему, окончательно испортивший вам настроение. А нынче и без того черный день. Я очень сожалею…

Николай кивнул, но отвечать не стал.

– А с Плотниковым вы меня познакомьте. Все-таки потомок…

Келюс хотел уточнить, зачем генералу баронов правнук, но тут их внимание было отвлечено довольно неожиданным образом. Голоса, доносившиеся из глубины квартиры, где беседовали поручик Ухтомский с Фролом, стихли, и в наступившей тишине кто-то – Лунин даже не узнал сразу кто именно – запел, а точнее, стал читать нараспев что-то совершенно непонятное:

Схом-бахсати эн Ранхай-у
Дхэн-ар мгхута-мэ Мосхота,
Ю-лар-нирх мосх ур-аламэ
Ю-тхигэт Ранхай-о санх-го.

– Однако, – пробормотал Келюс, невольно копируя интонацию покойного барона, – он что это, бином, на суахили?

Лунин и Тургул, выйдя из кухни, направились на голос. Фрол и Виктор Ухтомский расположились в библиотеке, обложившись томами Брокгауза и Эфрона и еще не менее чем дюжиной книг разного размера и возраста. Впрочем, в данный момент книги их не интересовали. Поручик замер, утонув в глубоком кресле, а Фрол, сидя на диване и закрыв глаза, медленно произносил, строчку за строчкой, что-то совершенно непонятное, может быть и вправду на суахили. Услыхав шаги, он немедленно умолк, открыл глаза и виновато моргнул.

– Извини, воин Фроат, – Келюс оглядел комнату и покачал головой, – ты, я вижу, бином, рецитировал…

– Не, мы не ругались, – вздохнул Фрол. – Это я стихи читал.

– А-а, – сообразил Николай. – Сулеймана Дхарского?

– Народные. «Ранхай-гэгхэн цорху». В общем, елы, «Сказка о Ранхае».

– Песнь, Фрол, – подсказал Ухтомский. – Или эпос.

– Вроде. Тут, в общем, как бы это… Слушай, Виктор, ты все-таки, елы, с образованием, расскажи сам.

– Обижаете, Фрол, – усмехнулся Виктор. – Это у вас восемь классов школы и техникум, а у меня, извините, семь лет гимназии и три – окопов.

– Ну ладно, – сдался дхар, – ты, Француз, думаешь, чего это я на Виктора сегодня вроде как озлился?

– Ну ясно, бином. За гэбэшника принял.

– Принял, елы. Тут озлишься, в карету его! Барона нашего под какой-то цирк хоронят, проститься, елы, по-человечески и то не дали, а тут нате, мало им! Но, понимаешь, Француз, я Виктора увидел и… Как бы это, елы… Почуял, что он наш. Ну это, поле наше…

– Дхарское? – сообразил Келюс.

– Ну да. Я-то дхара сразу узнаю. Пусть там и крови, елы, наперсток только.

– Помилуйте, господин Соломатин! – поразился Тургул. – Виктор – русский князь!

– Я тоже русский, господин-товарищ генерал Тургул. У меня, елы, и в паспорте написано: Соломатин Фрол Афанасьевич. И печать. Но дхара-то я всегда узнаю.

– Ну так что? – не понял Келюс. – Ну если даже дхар-гэбэшник – мало ли?

– Да нельзя нам! – возмутился Фрол. – Нельзя в гэбэшники! При царе, елы, в жандармы не шли, ну а сейчас – в эти самые. Нас ведь все время то сажали, то переселяли. И мы решили, что никто в гэбэшники не пойдет. Железный закон, елы! Ну и думаю: вот, елы, повезло, свой же вязать будет…

– Да, – согласился Ухтомский, – пару лет назад и нам мысль, что русский может стрелять в русского, казалась дикой… Ну вот, Фрол был настолько любезен, что подробно рассказал мне о дхарах. Стал я вспоминать, кто это в моей родне мог быть из этих самых дхаров. Ну, татары, черемиса, немцы, шведы, эстляндцы, поляки – это понятно… Я даже древо наше нацарапал, – он кивнул на украшенный хитрыми узорами листок бумаги, причудливо прилепившийся в углу дивана. – Кто угодно есть, даже мексиканцы – был грех у тетушки. А дхаров нет, даже обидно.