Око Силы. Третья трилогия. 1991–1992 годы - Страница 9

– Ясно, – констатировал он, когда дхар, наконец, выговорился. – Раскололи армию… Недурно им историю партии преподавали! Ну что, рады? За Корнилова, за родину, за веру?

– Ну, дед! – не выдержал Келюс. – Во-первых, не волнуйся. А во-вторых, что ты о Врангеле, да о Корнилове? Мы же не белогвардейцы!

– А кто? – глаза старика блеснули.

– Мы за свободу, – не особенно уверенно ответил внук.

– А ваш этот… Президент?

– Он… он тоже за свободу, – еще менее уверенно сообщил Келюс.

– Стыдись! – отрезал дед. – Историк, а мелешь чушь! Это гимназисты были за «свободу», и то недолго. Сразу ставь вопрос – какой класс стоит у власти! Эти, твои… Они-то знают, да вам пока не говорят…

– Ага! – загорелся внук. – Лучше, значит, танки, колхозы-совхозы, Гулаг, Афганистан и ГПУ?

– Еще не знаю, – мотнул головой Лунин-старший. – Пока не с чем сравнивать. Хотя могу догадываться. Трое уже погибли, вас, раненых, по сути, бросили. Мы своих раненых не бросали.

– Нас не бросили, – вяло возразил Николай. – К нам даже Президент заходил… И телевидение…

– Бросили! Итак, снова победа на крови – как раз то, в чем нас обвиняли. При штурме Зимнего мы потеряли тоже немного – шестерых. Лиха беда начало! Безоружные люди против танков – красиво и безопасно… тем, кто за их спинами. И хорошо, если те трое в самом деле погибли в бою, а не как-нибудь иначе…

Внук порывался возразить, но вдруг вспомнил окровавленное тело в синей куртке и промолчал.

– Все! – заключил дед. – Переодеваться и отдыхать. Фроат, я дам вам чистую рубашку, эту надо постирать. Я тоже полежу, не хочу быть четвертым в этом списке… победителей.

Весь следующий день Лунин-внук отдыхал, стараясь поменьше двигаться и ограничив свою активность телевизором и газетами. Эйфория победы, захлестнувшая эфир, как ни странно, не очень радовала. Фрол также провел весь день в квартире, изрядно скучая и то и дело порываясь выйти на улицу. Рана полностью затянулась, оставив лишь розовое пятно на коже, что поразило врача, вызванного старшим Луниным. Келюс также чувствовал себя вполне сносно, если не считать головокружения и легкой слабости.

Ближе к вечеру деду позвонили по телефону. Старик, выслушав чей-то долгий рассказ, накинул пиджак и вышел, обещав вернуться через минут через двадцать. Отсутствовал он, однако, больше двух часов, и Келюс начал уже волноваться, вспоминая, захватил ли старик валидол. Но дед вернулся внешне спокойный, пояснив, что был в гостях в соседнем подъезде. Пройдя в кабинет, он долго сидел за столом, о чем-то размышляя, затем позвал внука.

– Келюс, – начал он, кивая Лунину-младшему на кресло. – Надо поговорить.

Начало Николаю отчего-то весьма не понравилось.

– Я не прошу тебя давать честное пионерское, комсомольское или белогвардейское слово. Но если мы не сохраним кое-что в секрете, то без головы останемся оба – и ты, и я…

Лунина передернуло. Он понял, что дед не шутит – и тут же вспомнил лицо Китайца.

– Несколько часов назад один человек уже погиб. Он участвовал в… очень важном деле. Я бы с удовольствием не вмешивал тебя, но мы живем вместе, и об этом знают.

Николай Андреевич замолчал, переводя дух. Келюс потянулся к валидолу, но дед покачал головой:

– Не стоит… Несколько месяцев назад в Центральном Комитете был разработан план эвакуации наиболее секретных документов на случай, подобный нынешнему. Вчера поступил приказ, но человек, занимавшийся этим делом, был убит.

Келюсу снова вспомнился Китаец – и неподвижное тело в синей куртке.

– Он выпал из окна. Видимость самоубийства, он даже записку оставил… Но это не самоубийство, Келюс. У него были все связи, и теперь операция под угрозой. Завтра ваши будут штурмовать Центральный Комитет. На квартиру другого товарища, руководившего, так сказать, резервной линией, был налет, он ранен. Какие-то бандиты в черных куртках…

– Группа Волкова? – невольно вырвалось у Келюса. Старик взглянул удивленно, и внук поспешил пояснить:

– Мне о них Генерал рассказывал – опасался, что они могут ворваться в Белый Дом. Так что они не наши, а ваши.

– Может быть, – спокойно отреагировал Николай Андреевич. – Сейчас время измены. Большой измены, Келюс! А Волков… Если это тот Волков… Не удивлюсь!.. Итак, операция сорвана, но самые важные документы – несколько десятков папок – мы все же вынесли. Решено рассредоточить их по нескольким местам. На военном языке это называется «россыпью». Кое-что будет у нас дома. Я рискую своей и, к сожалению, твоей головой, но иного выхода нет. Конечно, если ты будешь последователен, то можешь позвонить прямо в Белый Дом. Наши в свое время приветствовали подобные начинания. Ваши, вероятно, не будут оригинальны…

Николай решил возмутиться, но передумал.

– Но хоть заглянуть в эти чертовы папки можно? – поинтересовался он.

– Заглянешь, – пообещал дед. – Надо же знать, за что рискуем! Но не думай, Келюс, ничего особенного ты не увидишь. Эти архивы надо рассматривать как мозаику – целиком. Что-что, а тайны мы умели прятать всегда…

…В два часа ночи, когда Фроат уже давно спал, Лунин-старший вышел из квартиры, вскоре вернувшись с тремя серыми папками, на которых стояли четырехзначные номера. Келюс, преодолев искушение немедленно в них заглянуть, помог деду спрятать секретный груз в наскоро приготовленный тайник – за второй ряд книг на верхней полке книжного шкафа.

Наутро Фрол взбунтовался, заявив, что превосходно себя чувствует и не желает более соблюдать больничный режим.

– И вообще, – прибавил он, допивая вторую чашку кофе, – надо по городу, елы, побродить, раз уж в Столице оказался. А то ничего интересного, кроме телевизора, и не увижу. Ведь, говорят, революция!