Око Силы. Третья трилогия. 1991–1992 годы - Страница 92

– Помилуйте! – какой-то старик вскочил с места. – Эту песню пели еще в гражданскую войну!

– Дедушка, – снисходительно улыбнулся артист, – вам несколько изменяет память. Склероз, господа!

Звездилин вновь улыбнулся залу и слегка погладил себя по животику.

– Милостивый государь!

Фрол попытался ухватить князя за рукав, но опоздал.

– Милостивый государь, я не страдаю склерозом! Эту песню пели в Марковском полку в апреле 18-го. В сентябре ее текст напечатал «Екатеринодарский вестник».

Поручик стоял, высоко подняв голову и чуть прищурясь.

– А в 27-м – «Русская мысль» в Берлине, – добавил кто-то, и зал зашумел.

– Как вам не стыдно! – завопила какая-то дама средних лет, вскакивая и размахивая сумочкой. – Как вы можете сомневаться в словах господина Звездилина?

– Графа Звездилина? – переспросил кто-то.

– Фельдмаршала, – ответили ему.

– Господин Звездилин! – продолжал Ухтомский. – Если вы действительно дворянин, немедленно извинитесь перед залом. В том, что вы говорили, нет ни слова правды!

– Молодой человек! – растерялся маэстро. – Я вас уверяю… Честное слово…

– Честное – что? – поинтересовался князь, и тут мимо его виска что-то просвистело. Сумочка, брошенная дамой средних лет, пролетела в нескольких сантиметрах возле уха поручика, попав в сидевшего в последнем ряду пожилого господина. В ту же секунду вокруг дамы возник легкий водоворот, послышался сухой треск оплеухи, через секунду кто-то уже катился по проходу. Над вскочившей толпой замелькали крепкие ручищи, и все покрыл неистовый гвалт собравшихся в зале особ голубой крови.

– Пора, елы, сматываться, – рассудил невозмутимый Фрол и потянул Ухтомского к выходу. – Заметут, в карету его!

Поручик пытался сопротивляться, но Фрол, окончательно взяв командование на себя, потащил упиравшегося Виктора из зала. За спиной их ревело и клокотало, лишь чей-то одинокий голос отчаянно взывал: «Стыдитесь, господа!».

– Извозчики! Лакуны! – бормотал Ухтомский, буксируемый неумолимым Фролом. Уже возле самой двери они столкнулись с самим Звездилиным, который также успел вовремя улизнуть. Маэстро, увидев поручика, замер, а затем пробормотал что-то о хулиганах.

– Моя фамилия Ухтомский, – отрубил князь. – Вы что-то хотели сказать?

Звездилин попытался снисходительно улыбнуться, но тут их взгляды встретились, и он окончательно потерял дар речи. В двери уже вваливались люди в форме, и Фрол потянул Виктора к выходу. Ухтомский шагнул вплотную к потомку фельдмаршала, правая рука дернулась, но он лишь процедил: «На конюшню!» – и, резко повернувшись, шагнул прочь.

…Покуда Фрол и поручик совершали очередной круг по центру Столицы, дабы сгладить впечатление от знакомства со сливками местного общества, слухи уже начинали ползти по городу. В девятичасовых новостях зрители смогли прослушать репортаж о зверском избиении знаменитого певца Звездилина группой необольшевиков, устроивших погром в Дворянском Собрании. Полуночные «Вести» поведали, напротив, о похождениях вдрызг пьяного маэстро, который во время исполнения «Поручика Ухтомского» поколотил старушку. Все это кончилось большим интервью певца одной из центральных газет, где он повторил свой рассказ о рождении знаменитого шедевра, доведя количество созданных вариантов песни до двадцати пяти.

На следующее Фрол и Келюс как раз допивали кофе из последней пачки, когда в дверь позвонили.

– Мик, – предположил дхар.

Однако это был не Плотников. На пороге с несколько виноватым видом стоял поручик Ухтомский.

– Здравия желаю, господин Лунин! – отчеканил он. – Разрешите войти?

Получив разрешение, князь снял пальто, секунду потоптался в прихожей, а затем щелкнул каблуками:

– Разрешите доложить! Прислан для отбытия ареста!

– Чего? – ахнул подошедший Фрол.

– Получил сутки ареста от его превосходительства за буйство, – пояснил поручик. – Прислан для производства генеральной уборки в квартире.

Келюс хотел что-то сказать, но внезапно в голову пришла какая-то мысль, и он промолчал.

– Ладно, – решил Николай. – Уборку я, бином, и сам произведу, а так – милости просим. Пойдемте, Виктор, там у нас, кажется, еще есть кофе…

– …Понял? – шепнул Лунин дхару, покуда поручик мыл руки в ванной. – Тургул его второй день отсылает. Ну и дела! Если даже своему поручику не верит…

Ухтомского напоили кофе и оставили в квартире, запретив даже прикасаться к швабре и венику. Фрол поехал в больницу к Лиде, а Келюс направился в очередной поход. Он давно уже пытался устроиться в какой-нибудь институт, но даже в техникумах и редакциях свободных мест не оказывалось. На этот раз Николай сломал гордость и поехал к своей старой знакомой, которая работала в одном крупном издательстве. Знакомая угостила Николая кофе из редакционного кофейника, полчаса болтала о пустяках, а затем, когда они остались одни, неожиданно сменила тон, сообщив, что ничем помочь не может. И не только она – в списке людей, которых не следует принимать на работу, фамилия Келюса фигурирует с самыми резкими характеристиками. Списки эти, как выяснилось, регулярно рассылаются некими инстанциями по всем институтам, техникумам, редакциям и даже средним школам.

Лунин вспыхнул, но, сдержавшись, поблагодарил за информацию и покинул негостеприимные стены. На улице он нашел первую попавшуюся скамейку и долго курил, приходя в себя. Весной Лунин потерял работу, выйдя из правящей партии, что в конце концов бросило его на бетонные баррикады Белого Дома. Теперь же… А действительно, что теперь? Николай махнул на все и направился прямиком в Белый Дом. Терять было совершенно нечего.